Библиотека трейдера  
   
Новые поступления
Технический анализ
Фундаментальный анализ
Основы биржевой торговли
Экономика
Словари
Forex
Риск-менеджмент
Пишите нам


[ Prev ] [ Content ] [ Next ]

Хеджевые фонды

После операции по спасению Long-Term Capital Management ведется много разговоров о регулировании хеджевых фондов. Я полагаю, что дискуссия идет принципиально в неверном направлении. Ведь не только хеджевые фонды прибегают к заемным средствам (левереджу); основными игроками на поле производных финансовых инструментов и свопов выступают торговые отделы коммерческих и инвестиционных банков. Большинство хеджевых фондов не работают на этих рынках. К примеру, Soros Fund Management вообще не занимается соответствующими операциями. Мы очень аккуратно используем производные инструменты и работаем со значительно более низким уровнем левереджа. Long-Term Capital Management был в каком-то смысле исключением: это по сути был торговый отдел инвестиционного банка Salomon Brothers, преобразованный в самостоятельную единицу. Когда он добился успеха, стали появляться подражатели. Но и в этом случае хеджевые фонды в целом не могут сравниться по масштабам с торговыми отделами банков и брокеров, а ведь именно угроза, которую Long-Term Capital Management представлял для этих институтов, побудила Федеральный резервный банк Нью-Йорка вмешаться. Правильным решением было бы установление требований к марже и так называемых «стрижек» применительно к сделкам с производными инструментами и свопами, а также к другим забалансовым статьям. Такие же правила можно было бы распространить в равной мере на банки и их клиентов, а также на хеджевые фонды.

Я не защищаю хеджевые фонды. Я считаю, что они требуют регулирования, как и прочие инвестиционные фонды. Их трудно регулировать, поскольку многие из них являются оффшорными, но при условии сотрудничества между регулирующими инстанциями эти трудности нельзя считать непреодолимыми. Важно, чтобы правила в равной степени распространялись на все учреждения.

Контроль за движением капитала

Уже стало символом веры утверждение, что контроль за движением капитала следует упразднить, а финансовые рынки стран, включая банковское дело, должны быть открыты для международной конкуренции. МВФ предложил даже изменить свой устав, чтобы названные цели получили более четкое признание. Однако Азиатский кризис заставляет нас призадуматься. Страны с закрытыми финансовыми рынками лучше справились со штормом по сравнению со странами с открытыми рынками. Индия пострадала меньше других стран Юго-Восточной Азии, Китай оказался более защищенным, чем Корея.

Иметь открытые рынки весьма желательно не только по экономическим, но и по политическим причинам. Контроль над капиталом служит питательной почвой для уклонений, коррупции и злоупотребления властью. Закрытая экономика -это угроза свободе. Махатир вслед за закрытием рынков капитала в Малайзии приступил к политическим репрессиям.

К сожалению, международные финансовые рынки нестабильны. Когда финансовые рынки страны полностью открыты и подвержены капризам международных финансовых рынков, это способно вызвать такую нестабильность, которую страна, зависящая от иностранного капитала, выдержать не в состоянии. Поэтому какая-то форма контроля над капиталом, возможно, предпочтительнее нестабильности, даже если она не будет лучшей политикой в идеально устроенном мире.

Задача заключается в том, чтобы сделать международные финансовые рынки стабильными настолько, чтобы контроль над капиталом стал ненужным. Система страхования кредита могла бы помочь решить указанную задачу.

Допуск иностранных банков на отечественные рынки — это совсем другое дело. Скорее всего, они снимут сливки с оптового рынка, где обладают конкурентными преимуществами, а менее прибыльный розничный бизнес будет обслуживаться плохо. Они, вероятно, окажутся также менее постоянными, чем отечественные банки. Сказанное относится и к центру, и к периферии. После российского кризиса первыми закрыли свои кредитные линии в США европейские банки. Появление испанских рынков после 1995 г. было весьма благотворным для Латинской Америки, но пока неясно, какие вложения смогут сделать эти банки в Латинской Америке после того, как акционеры накажут их за такие рискованные действия. Заслуживает всяческого внимания образование внутреннего источника капитала такого типа, как в Чили, где созданы частные пенсионные фонды.

Сами по себе краткосрочные переливы капитала, похоже, приносят больше вреда, чем пользы. Как показал Азиатский кризис, для принимающей страны крайне рискованно разрешать использовать краткосрочные поступления капитала для долгосрочных целей. Разумная политика при этом заключается в стерилизации притока капитала. Обычно это делают путем накопления резервов, это — дорогостоящая затея, но она способна привлечь дополнительные потоки. В Чили изобрели более удачный способ: здесь предусмотрели резервные требования в отношении краткосрочных поступлений капитала. Ирония заключается в том, что сейчас здесь происходит демонтаж этой системы как раз с целью привлечения капитала.

Сохранение открытых рынков можно оправдать прежде всего в том случае, если оно способствует свободному притоку капитала в долгосрочные инструменты — вроде акций и облигаций. Когда направление потока меняется, политика сохранения открытых рынков лишается этого оправдания. Суверенные государства могут выступать в качестве клапанов: допуская приток, но препятствуя оттоку капитала. Крайне важно убедить страны периферии не поворачиваться спиной к мировой системе, как это сделала Малайзия. Для этого МВФ и другим институтам, возможно, придется признать необходимость определенного регулирования потоков капитала. Существуют тонкие способы помешать спекуляции валютой, которые нельзя расценивать как контроль за движением капитала. От банков можно потребовать сообщать об их валютных позициях как для собственных, так и для клиентских нужд и, при необходимости, устанавливать лимиты по таким позициям. Такого рода методы могут оказаться довольно эффективными. К примеру, во время валютных неурядиц в Европе в 1992 г. в Soros Fund Management сочли практически невозможным осуществить «короткую» продажу ирландского фунта, хотя были убеждены, что он будет девальвирован. Национальные центральные банки ограничены тем, что они вправе осуществлять контроль только над банками своей страны, но если законность определенного контроля получит признание, станет возможным значительно более тесное сотрудничество между национальными центральными банками. На мировых рынках появилась бы возможность ограничить спекуляцию и не создавать негативных последствий контроля за движением капитала.

Это — почти предел, до которого я готов идти, предлагая свои решения. Возможно, я уже зашел слишком далеко. Единственное, к чему я стремился, это вызвать дискуссию, которая могла бы привести к надлежащим реформам. Постоянных и всеобъемлющих решений просто нет; следует постоянно ожидать возникновения новых проблем. Однако определенно лишь одно: финансовым рынкам внутренне присуща нестабильность; они нуждаются в надзоре и регулировании. Вопрос стоит так: достаточно ли у нас мудрости, чтобы укрепить международные финансовые власти или мы предоставим странам самим позаботиться о себе? В последнем случае не следует удивляться распространению контроля над капиталом.

Но кто это «мы»? Где это мировое сообщество, которое соответствует мировой экономике? Эти вопросы я рассматриваю в следующей главе.

9. НАВСТРЕЧУ ОТКРЫТОМУ ОБЩЕСТВУ

В предшествующих главах я рассмотрел недостатки рыночного механизма и несколько предложений по их исправлению. Теперь я перехожу к более трудной задаче: обсуждению изъянов нерыночного сектора общества. Они более серьезны, чем сбои рынка, о которых я говорил. Эти изъяны состоят в недостаточном внимании к социальным ценностям, в подмене подлинных ценностей деньгами, в недостатках представительной демократии в некоторых регионах мира и ее отсутствии в других частях, а также в отсутствии настоящего международного сотрудничества. Этот список недостатков нельзя считать полным, но и он представляет собой мощный вызов обществу.

Отличие рыночных ценностей от социальных

Я испытывал большие трудности на протяжении всей книги при обсуждении взаимосвязи между рыночными и социальными ценностями. Проблема не в том, чтобы установить факт различия между ними; трудность состоит в обсуждении содержания и характера социальных ценностей. Рыночные фундаменталисты склонны пренебрегать социальными ценностями, утверждая, что каковы бы они ни были, они проявляются в поведении на рынке. К примеру, если люди хотят заботиться о других людях или защитить окружающую среду, они способны выразить свои чувства, потратив деньги на соответствующие цели, а их альтруизм станет частью ВНП — точно так же, как потребление предметов роскоши. Чтобы доказать, насколько эта аргументация ошибочна, мне не нужно прибегать к абстрактным рассуждениям, которых уже было предостаточно; я могу опереться на собственный опыт.

В качестве анонимного участника финансовых рынков мне никогда не приходилось оценивать социальных последствий своих действий. Я сознавал, что при определенных обстоятельствах эти последствия могут оказаться пагубными, но я оправдывал себя тем, что играю по правилам конкурентной игры, и если бы я налагал на себя дополнительные ограничения, то проигрывал бы. Более того, я понимал, что мои угрызения совести ничего не изменят в реальном мире, учитывая преобладание на финансовых рынках эффективной или почти совершенной конкуренции; если бы я перестал действовать, кто-то занял бы мое место. Решая вопрос, какие акции или валюты купить или продать, я руководствовался лишь одним соображением: максимизировать свою прибыль, сопоставив риски и вознаграждение. Мои решения относились к событиям, имевшим социальные последствия: покупая акции Lockheed и Northrop после того, как их руководителей обвинили во взяточничестве, я помогал поддержать цены их акций. Когда я продавал «короткие» позиции фунта стерлингов в 1992 г., моим контрагентом выступал Банк Англии, и я опустошал карманы британских налогоплательщиков. Но если бы я попытался учитывать еще и социальные последствия своих действий, то это опрокинуло бы все мои расчеты в части соотнесения риска и вознаграждения и мои шансы добиться успеха снизились бы. К счастью, мне не надо волноваться из-за социальных последствий — они все равно бы произошли: на финансовых рынках имеется достаточное количество игроков, так что один участник игры неспособен оказать заметное влияние на результат. Участие моей социальной совести в процессе принятия решений ничего не изменило бы в реальном мире. Великобритания все равно девальвировала бы свою валюту. Если бы я тогда не проявлял целеустремленности в получении прибыли, это отразилось бы только на моих результатах.

Я сознаю, что приведенная аргументация применима исключительно к финансовым рынкам. Если бы мне пришлось иметь дело с людьми, а не с рынками, я бы не смог избежать морального выбора и не смог бы также успешно делать деньги. Я благословляю судьбу за то, что она привела меня на финансовые рынки и позволила не замарать руки . Анонимные участники рынка в основном освобождены от морального выбора, пока они играют по правилам. В этом смысле финансовые рынки не аморальны, этот аспект социальной жизни им вообще чужд.

Указанная особенность рынков делает еще более настоятельной необходимость формирования регулирующих их правил. Анонимный игрок может игнорировать моральные, политические и социальные соображения, но если смотреть на финансовые рынки с позиций общества, то такими соображениями пренебрегать нельзя. Как мы видели, финансовые рынки могут вести себя как катящийся шар, который опрокидывает на своем пути целые экономики. Хотя игра по правилам и оправдывает наши действия, мы не вправе быть безразличными к правилам, по которым мы играем. Правила разрабатываются властями, но в демократическом обществе власти избираются игроками. Коллективные действия могут оказать более непосредственное влияние. Например, бойкот южноафриканских инвестиций оказался успешным и содействовал смене режима в Южной Африке. Но Южная Африка была исключением, поскольку в отношении нее была предпринята коллективная акция. Обычно социальные ценности не находят отражения в поведении на рынке индивидуальных участников, а потому они нуждаются в какой-то иной форме проявления.

Действие на рынке и формулирование правил — это две разные функции. Было бы ошибкой ставить знак равенства между рыночными ценностями, которыми руководствуются индивидуальные участники рынка, и социальными ценностями, которыми следует руководствоваться при формулировании правил. К сожалению, это различие отчетливо видно далеко не всегда. Коллективное принятие решений в современных демократических обществах — это во многом соревнование между конкурирующими интересами. Люди стремятся приспособить правила к своим интересам. Иногда они прибегают к лоббированию, и тогда может случиться забвение моральных соображений — что явно недопустимо.

Социальные ценности имеют значение не только при формулировании правил для участников рынка (например, правил, запрещающих «инсайдерам» вести торговлю, т.е. тем, кто обладает «внутренней» информацией), но и при обслуживании общественных потребностей — безопасности населения, образования или защиты окружающей среды. Многие из таких услуг могут предоставляться на коммерческой основе. Существуют платные дороги, частные образовательные учреждения и тюрьмы, управляемые коммерческими фирмами; можно продавать права на выбросы вредных веществ. Где провести линию между государственным и частным, а проведя эту линию, как регулировать предоставление такого рода услуг частными фирмами, — следует решать коллективным способом.

Все это выглядит достаточно просто; настоящие же трудности начинаются, как только осознается различие между рыночными и социальными ценностями. Как они соотносятся между собой? Рыночные ценности определенно отражают интересы конкретного участника рынка, тогда как социальные ценности имеют отношение к интересам общества в целом, — как их представляют себе его члены. Рыночные ценности можно измерить в денежном выражении, но относительно социальных ценностей возникает проблема. Их трудно определить и еще труднее измерить. Чтобы оценить прибыль, достаточно взглянуть на нижнюю строку баланса. Но как измерить социальные последствия того или иного действия? Действия имеют непредвиденные последствия, которые находят отражение во всех статьях баланса. Их невозможно свести к общему знаменателю, поскольку они по-разному отражаются на разных людях. Будучи филантропом, я превосходно знаю, какие возможны «непредвиденные» последствия, и пытаюсь взвесить их. Но я располагаю неоспоримым преимуществом — я сам себе хозяин. В политике решения приходится принимать коллективным образом, поэтому оценить результаты намного сложнее. Когда разные люди предлагают различные способы действий, связь между намерениями и последствиями становится крайне неопределенной. Неудивительно, что политический процесс функционирует менее эффективно, чем рыночный механизм.

Недостатки политического процесса приобрели еще большую остроту, когда экономика стала превращаться в мировое хозяйство — становиться поистине глобальной, а рыночный механизм стал проникать в такие сферы общества, которые ранее находились вне рыночных отношений. Нетрудно понять, почему так происходит. Как я уже говорил, социальные ценности отражают заботу о других людях. Они подразумевают некую общину, к которой мы принадлежим. Будь я действительно независимым и не связанным с другими людьми, у меня не было бы серьезной причины думать о них, если не считать собственных пристрастий; внешние влияния, исходящие от общины, к которой мы принадлежим, тогда бы отсутствовали. Однако рыночная экономика не функционирует как некая община, еще меньше это относится к мировой экономике. В результате давление извне во многом ослаблено. Желание принадлежать к общине может сохраняться — можно даже утверждать, что оно внутренне присуще человеческой природе. Однако на рынке, основанном на сделках, в отличие от рынка, основанного на отношениях, — мораль может стать обузой. В условиях высококонкурентной среды люди, озабоченные проблемами отношений с другими людьми, преуспевают меньше тех, кто не отягощен моральными соображениями. Таким образом социальные ценности претерпевают то, что можно было бы назвать процессом нежелательного естественного отбора. Беспринципные люди оказываются в выигрыше. Таков один из наиболее тревожных аспектов мировой капиталистической системы.

Однако такая аргументация начинает наталкиваться на логические неувязки. Если люди решают пренебречь своими социальными обязательствами, то кто может сказать, что они ими пренебрегли? На каком основании преобладающие социальные ценности могут считаться ущербными, если они действительно преобладают в обществе? Где критерий, по которому можно судить о социальных ценностях? В этой сфере не существует объективного критерия, который имеется в естественных науках.

Я постараюсь преодолеть указанную трудность, сравнив политический процесс с рыночным механизмом. Мне удалось показать недостатки финансовых рынков, поскольку у меня был некий стандарт, с которым их можно было сравнивать, а именно — равновесное состояние. Я пытаюсь сделать то же применительно к политическому процессу, сопоставив его с рыночным механизмом.

Я пытаюсь подчеркнуть два взаимосвязанных момента. Один состоит в следующем: в связи с распространением меркантильных ценностей и их влиянием на политику, политический процесс менее эффективно обслуживает общественные интересы, чем в то время, когда люди были более чувствительными к социальным ценностям или «гражданским добродетелям». Второй момент заключается в том, что политический процесс менее эффективно корректирует собственные эксцессы, по сравнению с рыночным механизмом. Оба эти соображения подкрепляют друг друга рефлексивным образом: рыночный фундаментализм подрывает демократический политический процесс, а эффективность политического процесса не служит мощным аргументом в пользу рыночного фундаментализма. Институтам представительной демократии, которые успешно функционировали в США, в значительной части Европы и многих других странах, теперь угрожает опасность, а гражданские добродетели, утраченные однажды, возродить трудно.


[ Prev ] [ Content ] [ Next ]

	
 
 

Карта сайта №1Карта сайта №2Карта сайта №3Карта сайта №4Карта сайта №5